Каталог статей
Всего материалов в каталоге: 75 Показано материалов: 21-40 |
Страницы: « 1 2 3 4 » |
Много сил тратит современный писатель на создание лихой фабулы, способной завоевать внимание и память читателя. На книжных полках гностические триллеры («Трилогия» В.Сорокина) и революционные боевики («Санькя» З.Прилепина), политические апокалипсисы (большинство романов А.Проханова) и деяния сверхчеловека в контексте восточной мудрости (весь В.Пелевин), фантасмагорические биографии политиков и философов (весь В.Шаров), катастрофы российской семьи в стиле античной трагедии («Елтышевы» Р.Сенчина) и неоимперские эпосы («Укус ангела» П.Крусанова). Причудливые, насыщенные событиями сюжеты, – с надеждой на удачную конкуренцию с эстетикой кино, телевидения, с поэтикой новостей, бьющей по нервам непридуманными драмами. |
Нас интересует заочный диалог Вадима Кожинова и Юрия Селезнёва, для которых Достоевский был личностным выражением русской идеи, одним из главных создателей её художественного пространства. Будем опираться на работу Кожинова "Роман – эпос нового времени", написанную в начале 60-х годов, и на книгу Селезнёва "В мире Достоевского", законченную на рубеже 70-х – 80-х годов. И Кожинов, и Селезнёв выступают здесь как теоретики, которые твёрдо знают, что роман – не только господствующий жанр нового времени, но и совершенная форма нерационального познания жизни. Оба понимают, что романы Достоевского – нечто большее, чем литература. Они – область свободного сознания, достигающего религиозной высоты. "Его роман – это как бы и роман, а вместе с тем ещё и нечто такое, что не укладывается в понятие чисто литературного жанра", – считает Юрий Селезнёв. Литературоведческая речь становится личным исповеданием, явлением персонального "символа веры", который нельзя не заметить. |
...Что общего у двух французских писателей? Герой – интеллигент 30-40 лет, при деньгах и необходимой собственности, не женат или разведён, пребывает во внутреннем кризисе, живёт на излёте надежды. Секс – единственная настоящая привязанность к жизни. Об этой привязанности повествователю хочется говорить постоянно, говорить без страха и цензуры. На первом плане – мужское сознание, низко оценивающее окружающий мир. Но сохраняется детальное изображение предметов и особенно товаров "погибающего мира" с указанием названия производящей фирмы. Частые воспоминания о Шопенгауэре, Бодлере, Селине помогают оценить общие корни двух образов современного французского пессимизма.
|
В серьёзных статьях и необязательных разговорах приходится сталкиваться с противопоставлением Вадима Кожинова и Сергея Аверинцева как филологов и мыслителей, представляющих два конфликтных полюса русского гуманитарного сознания: Кожинов – славянофил, Аверинцев – западник, один – сторонник русского тоталитаризма и агрессивного православия, другой – европеец-экуменист с католическим уклоном, Кожинов – новый Леонтьев, Аверинцев – новый Соловьев. В том, что они – разные мыслители, в том, что у каждого свой взгляд на христианство и его судьбу в мире, – есть правда, но мы хотим сделать акцент на другом: на необходимости Вадима Кожинова и Сергея Аверинцева для современной России в целом, для отечественного гуманитарного знания в частности.
|
Философия и наука ХХ века характеризуются созданием
особой модели нелинейного и непостижимого мира, главной чертой которого
становится множественность, релятивизм и недоверие
к позитивистскому знанию. Эти черты ярко выражены в литературе постмодерна, где
главным принципом построения текста становится смысловая неопределенность
(Ж.Деррида). В соответствии с этим меняется суть отношений автора и читателя – они включаются в игру в погоне за
ускользающей истиной текста, которая теряет свой статус Абсолюта, превращаясь в
результат языковой игры. |
Современное литературоведение предполагает потенциальную бесконечность смыслов
художественного текста, а, значит, и различные принципы его интерпретации. В
связи с этим особое значение приобретают архетипы как некие иррациональные
структуры, недоступные сознательному анализу, но проявляющие себя в мифе, и
позже – в литературном тексте в виде архетипических образов и мотивов. Наличие
в них бессознательных элементов порождает множественность заложенных в таком
образе смыслов, а, следовательно, и множественность интерпретаций. Они связаны
не только с индивидуальными психическими характеристиками исследователя, а, в
основном, с отсутствием, по словам Юнга, «стимула или точки отсчета для
анализа». |
Эпоха постмодерна с наибольшей силой отразила общий
кризис веры в авторитеты, догмы, единую Истину, поддающуюся рациональному
осмыслению - на смену им приходит релятивизм, «представление о бытии как
становлении бесконечного мира и множественности истины». Появляется
новый тип мироощущения, в соответствии с которым меняется язык художественных
текстов, философских и литературоведческих работ и их стиль. Главной его задачей становится
преодоление однозначности и законченности высказываний, не соответствующих
современному представлению о мире, поэтому, как пишет Скоропанова, «закономерно
стремление освободиться от тоталитаризма языка и непосредственно связанного с
ним мышления». |
Идея смерти получила большое
распространение в дискурсах теоретиков постмодерна, в частности в работах М.
Фуко, М. Бланшо, Э. Левинаса, Ж. Батая, Р. Барта, Бодрийяра, Ж. Деррида и др.,
и связана прежде всего с разрушением целостности субъекта. Эксплицируя и
подвергая сомнению различные функции человека как автора и читателя, субъекта и
объекта, теоретики постмодернизма одновременно разрушают целостность человека
как такового, как одной из единиц бытия. |
Эпоха постмодерна с наибольшей силой отразила общий
кризис веры в авторитеты, догмы, единую Истину, поддающуюся рациональному
осмыслению - вместо них появляется всеобщий релятивизм, «представление о бытии
как становлении бесконечного мира и множественности истины». Смена
парадигмы происходит не только в искусстве, но и гораздо раньше в науке: общая
теория относительности Эйнштейна, неевклидова геометрия Лобачевского, теория
неопределенности Гейзенберга, парадоксы в теории множеств, концепция
математического бессознательного Пуанкаре и многое другое – все это разрушало
представление о детерминированном мире с одной единственной моделью
действительности. Словом, в современной науке мир начинает восприниматься как
«…совокупность нелинейных процессов», и его свойства - непознаваемость, нелинейность, открытость
систем, релятивизм и множественность смыслов – попадают в рамки религиозной
парадигмы негативной теологии – ветви византийского мистического богословия. |
Образ лабиринта, восходящий
еще к античности, именно в ХХ веке становится одним из самых ярких знаков
воплощения современной апофатической парадигмы мира. Этот символ встречается в произведениях многих русских и
зарубежных авторов (А.. Роб-Грийе, Ф. Кафка, Дж. Джойс, поэзия В. Брюсова,
Соллогуба, И. Бродского и др.) и играет особую роль в текстах постмодернистов. |
Философия и наука ХХ века характеризуется созданием
особой модели плюралистичного, нелинейного и непостижимого мира: общая теория
относительности Эйнштейна, неевклидова геометрия Лобачевского, теорема Геделя о
неполноте логических систем, концепции проявления бессознательного в искусстве,
разработанные в трудах К.Юнга, Ж.Лакана,
Ж.Делеза и Ф.Гваттари, Ю.Кристевой и приведшие к особому феномену «скольжения
означаемого», многозначности и открытости смысловых структур, разрушают
представление о логически фиксируемом, одноплоскостном мире. Однако наряду с
этим ХХ век дает примеры удивительно жестоких в своей однозначности
тоталитарных режимов, мифологий и стереотипов, завладевших массовым сознанием,
сект и учений, основанных на жестком догматизме. В этом контексте постмодернизм
становится попыткой преодолеть власть стереотипов современной цивилизации;
иллюзий, старательно создаваемых и поддерживаемых СМИ, политикой, телевидением,
а также сделать сознание и язык человека в какой-то мере адекватными
современному множественному миру-хаосу. |
Философия
и наука ХХ века характеризуются созданием особой модели нелинейного и
непостижимого мира, главной чертой которого становится множественность и
релятивизм, причем не только физических величин – времени и пространства, но и
духовных - Истины, Добра, Бога.
Недоверие к позитивистскому знанию, установка на плюрализм наиболее ярко
отражаются в литературе постмодерна, создающей полисемичную модель текста,
разрушающего линейность повествования, направленного на игру с читателем и
активное сотворчество с ним, многозначность и множественность интерпретаций.
Главным принципом построения текста становится смысловая неопределенность
(Ж.Деррида), в соответствии с этим меняется суть отношений автора и читателя
– они включаются в поиск ускользающей
истины текста, которая теряет свой статус Абсолюта, превращаясь в результат
языковой игры. |
Двадцатый век – одно из
самых парадоксальных духовных пространств истории человечества. С одной
стороны, философия и наука (общая теория относительности Эйнштейна, неевклидова
геометрия Лобачевского и т.д.) создают образ нелинейного и непостижимого мира,
главной чертой которого становится множественность и релятивизм. Вместе с тем ХХ
век дает примеры удивительно жестоких в своей однозначности тоталитарных
режимов, мифологий и стереотипов, завладевших массовым сознанием, сект и
учений, основанных на жестком догматизме. В этом контексте постмодернизм
становится попыткой преодолеть власть стереотипов современной цивилизации;
иллюзий, старательно создаваемых и поддерживаемых СМИ, политикой, телевидением,
а также сделать сознание и язык человека в какой-то мере адекватными
современному множественному миру-хаосу. |
Термин
«архетип» активно используется в современном литературоведении, в частности в
работах В. Хализева, И. Ильина и многих других, но свое определение он впервые
получил в трудах швейцарского психолога К.Г. Юнга. В своем учении о
бессознательном он утверждал, что существует «определенная наследуемая
структура психического, развивавшаяся сотни тысяч лет…эта структура заставляет
нас переживать и реализовывать наш жизненный опыт вполне определенным образом»
(8, с. 8-9). Эти коллективные типы психики, некие «архаические остатки» Юнг
назвал «архетипами», опираясь на выражение Блаженного Августина. |
Многие рассказы В. Пелевина можно объединить в один
гипертекст, который, в свою очередь, включает в себя интертекстуальные отрывки
из произведений русских и зарубежных классиков. Таким образом, Пелевин создает
текстовое многомерное пространство, открытое и парадигматически (произведения
других авторов), и синтагматически (собственные тексты). |
Лирика Э. По
как ярчайшего представителя американского романтизма исследовалась довольно
активно, и в настоящее время по отношению к этому художнику уже сложилось
несколько научных подходов, подробно охарактеризованных в статье профессора
Э.Ф. Осиповой «Эдгар По в американской критике последних десятилетий». Вместе с
тем сама разноголосица критических суждений требует более глубокого анализа
творческой индивидуальности автора, в частности, особого сюжетостроения его
поэтических текстов, допускающих различные интерпретации. И задача этой статьи
– показать открытость модели магистрального лирического сюжета Э.По, которая
связывает его поэтический метод с апофатической системой византийского богослова
Дионисия Ареопагита, предполагающей неопределенность и смысловую бесконечность
истины (Бога) и вследствие этого делающей поиск ее максимально открытым для
активного сотворчества познающего субъекта с объектом познания. |
Термин «архетип» в настоящее
время стал необычайно популярен в самых разных сферах искусства и науки – от
теории менеджмента и информационного взаимодействия до web-дизайна. При этом его значение
довольно широко варьируется. Это и «набор понятий аналитических объектов», и
«устойчивые мотивы», и «состояния сознания», и «прообразы», и «мифические
категории сжатия», и «программа восприятия» и т.д. |
Острейшее в социальном отношении, пронзительное по своему эмоциональному накалу и реалистической достоверности, мастерски сделанное технически, новое произведение Веры Галактионовой, уже заслужившей репутацию одного из отечественных первопроходцев психологического реализма, в значительной мере базируется на продуманных ассоциативно-символических рядах, органически сопряженных с изображаемой действительностью. Они скрепляют бытовой материал, структурируют действие, объединяют различные сюжетные линии, подчёркивают идейное содержание, усиливают выразительность высказывания, возвышают текст до уровня масштабного исторического обобщения. |
Болеслав Лесьмян ("Корчма", "Для чего мне эти свечи, эти лица?"), Казимира Иллакович ("Смерть", "Я жду тебя о сумрачной поре"), Константы Ильдефонс Галчинский ("Путешествие в счастливую Аравию", "Смерть братика"), Тадеуш Ружевич ("Покойник из вежливости"). |
|
Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|