Термин «архетип» в настоящее время стал необычайно популярен в самых разных сферах искусства и науки – от теории менеджмента и информационного взаимодействия до web-дизайна. При этом его значение довольно широко варьируется. Это и «набор понятий аналитических объектов», и «устойчивые мотивы», и «состояния сознания», и «прообразы», и «мифические категории сжатия», и «программа восприятия» и т.д.

Лирика Э. По как ярчайшего представителя американского романтизма исследовалась довольно активно, и в настоящее время по отношению к этому художнику уже сложилось несколько научных подходов, подробно охарактеризованных в статье профессора Э.Ф. Осиповой «Эдгар По в американской критике последних десятилетий». Вместе с тем сама разноголосица критических суждений требует более глубокого анализа творческой индивидуальности автора, в частности, особого сюжетостроения его поэтических текстов, допускающих различные интерпретации. И задача этой статьи – показать открытость модели магистрального лирического сюжета Э.По, которая связывает его поэтический метод с апофатической системой византийского богослова Дионисия Ареопагита, предполагающей неопределенность и смысловую бесконечность истины (Бога) и вследствие этого делающей поиск ее максимально открытым для активного сотворчества познающего субъекта с объектом познания.  

Многие рассказы В. Пелевина можно объединить в один гипертекст, который, в свою очередь, включает в себя интертекстуальные отрывки из произведений русских и зарубежных классиков. Таким образом, Пелевин создает текстовое многомерное пространство, открытое и парадигматически (произведения других авторов), и синтагматически (собственные тексты).

Двадцатый век – одно из самых парадоксальных духовных пространств истории человечества. С одной стороны, философия и наука (общая теория относительности Эйнштейна, неевклидова геометрия Лобачевского и т.д.) создают образ нелинейного и непостижимого мира, главной чертой которого становится множественность и релятивизм. Вместе с тем ХХ век дает примеры удивительно жестоких в своей однозначности тоталитарных режимов, мифологий и стереотипов, завладевших массовым сознанием, сект и учений, основанных на жестком догматизме. В этом контексте постмодернизм становится попыткой преодолеть власть стереотипов современной цивилизации; иллюзий, старательно создаваемых и поддерживаемых СМИ, политикой, телевидением, а также сделать сознание и язык человека в какой-то мере адекватными современному множественному миру-хаосу. 

Философия и наука ХХ века характеризуется созданием особой модели плюралистичного, нелинейного и непостижимого мира: общая теория относительности Эйнштейна, неевклидова геометрия Лобачевского, теорема Геделя о неполноте логических систем, концепции проявления бессознательного в искусстве, разработанные в трудах  К.Юнга, Ж.Лакана, Ж.Делеза и Ф.Гваттари, Ю.Кристевой и приведшие к особому феномену «скольжения означаемого», многозначности и открытости смысловых структур, разрушают представление о логически фиксируемом, одноплоскостном мире. Однако наряду с этим ХХ век дает примеры удивительно жестоких в своей однозначности тоталитарных режимов, мифологий и стереотипов, завладевших массовым сознанием, сект и учений, основанных на жестком догматизме. В этом контексте постмодернизм становится попыткой преодолеть власть стереотипов современной цивилизации; иллюзий, старательно создаваемых и поддерживаемых СМИ, политикой, телевидением, а также сделать сознание и язык человека в какой-то мере адекватными современному множественному миру-хаосу. 

Эпоха постмодерна с наибольшей силой отразила общий кризис веры в авторитеты, догмы, единую Истину, поддающуюся рациональному осмыслению - вместо них появляется всеобщий релятивизм, «представление о бытии как становлении бесконечного мира и множественности истины». Смена парадигмы происходит не только в искусстве, но и гораздо раньше в науке: общая теория относительности Эйнштейна, неевклидова геометрия Лобачевского, теория неопределенности Гейзенберга, парадоксы в теории множеств, концепция математического бессознательного Пуанкаре и многое другое – все это разрушало представление о детерминированном мире с одной единственной моделью действительности. Словом, в современной науке мир начинает восприниматься как «…совокупность нелинейных процессов», и его свойства  - непознаваемость, нелинейность, открытость систем, релятивизм и множественность смыслов – попадают в рамки религиозной парадигмы негативной теологии – ветви византийского мистического богословия.

Идея смерти получила большое распространение в дискурсах теоретиков постмодерна, в частности в работах М. Фуко, М. Бланшо, Э. Левинаса, Ж. Батая, Р. Барта, Бодрийяра, Ж. Деррида и др., и связана прежде всего с разрушением целостности субъекта. Эксплицируя и подвергая сомнению различные функции человека как автора и читателя, субъекта и объекта, теоретики постмодернизма одновременно разрушают целостность человека как такового, как одной из единиц бытия.

Эпоха постмодерна с наибольшей силой отразила общий кризис веры в авторитеты, догмы, единую Истину, поддающуюся рациональному осмыслению - на смену им приходит релятивизм, «представление о бытии как становлении бесконечного мира и множественности истины». Появляется новый тип мироощущения, в соответствии с которым меняется язык художественных текстов, философских и литературоведческих работ и  их стиль. Главной его задачей становится преодоление однозначности и законченности высказываний, не соответствующих современному представлению о мире, поэтому, как пишет Скоропанова, «закономерно стремление освободиться от тоталитаризма языка и непосредственно связанного с ним мышления». 

Философия и наука ХХ века характеризуются созданием особой модели нелинейного и непостижимого мира, главной чертой которого становится множественность, релятивизм и недоверие к позитивистскому знанию. Эти черты ярко выражены в литературе постмодерна, где главным принципом построения текста становится смысловая неопределенность (Ж.Деррида). В соответствии с этим меняется суть отношений автора и читателя –  они включаются в игру в погоне за ускользающей истиной текста, которая теряет свой статус Абсолюта, превращаясь в результат языковой игры.