Каталог статей
Всего материалов в каталоге: 75 Показано материалов: 41-60 |
Страницы: « 1 2 3 4 » |
При уничтожении мира, превращении людской жизни в ничто можно обойтись без значимых врагов, масонских планов и специальной идеологии. Необходим человек, в котором созреет мысль о закономерном конце истории, о заслуженном финале, исключающем и счастье в границах земного существования, и посмертное пребывание в обителях, не знающих зла. Если уж Апокалипсис, то без всяких различий для правых и виноватых, без малейшей надежды на свет. Всё должно исчезнуть. Сначала в сознании обыкновенного человека, потом и в мироздании в целом. Этой готовности современного россиянина к небытию посвящён роман Юрия Козлова «Почтовая рыба», который стоит рассматривать в контексте популярной ныне эсхатологической прозы: здесь столь разные тексты, как «Пирамида» Леонида Леонова, романы Уэльбека и Бегбедера, Шарова и Пелевина. Современная литературная эсхатология заметно отличается от классической христианской: последнее – не в обуздании зла и воскрешении всех для суда, а в воцарении пустоты, снимающей оппозиции вместе с самим человеком, уставшим от двусмысленных сочетаний света и тьмы. |
Снова скончалась российская интеллигенция. Инфицированная вирусом серости, брошенная врагами, не интересная себе самой, она уступила место классу существ, неплохо владеющих иностранными языками, разбирающихся в психологии, способных играть с разнообразными стилями, но не имеющих никакого отношения к идейности и беспочвенности, которые определяли портрет классического русского интеллигента. На эти грустные мысли наводят нас два недавно изданных романа – «ВИТЧ» Всеволода Бенигсена и «Всё, что вы хотели, но боялись поджечь» Анны Козловой. |
Когда художественный текст рассказывает о судьбе России, интерес читателя усиливается. В русском контексте философия истории не приходит без богословия. Размышление о том, что происходит во времени, начинает отзываться в вечности. У Елены Колядиной («Цветочный крест») русский Бог зажат низкими инстинктами священников и простолюдинов. У Ильи Стогова («Русская книга») Бог обретается в желанной пустоте, которая приходит к человеку, узнающему, что вся русская история – выдумка, игра фантазирующих историков, часто недобросовестных. У Юрия Мамлеева в романе «Империя духа» пустота – постоянное искушение. Мамлеев умеет говорить о пустоте, вскрывая её метафизическую суть. Небытие всегда рядом, оно ближе, чем кажется. Римма, жена одного из героев «Империи духа», больше всего на свете любила спать. Сон убаюкивает перспективой грядущей смерти, искушает бесконфликтным небытием, в котором растворяются все проблемы, угасают дурные звуки агрессивного мира. Вика, супруга другого персонажа, мечтающая «получить ласку от творца миров», реализовала желание исхода более последовательно: в неё вошла «некая иная личность», «она перестала замечать мир», в глазах – «подозрительная неземная тишина, уверенность в смерти и отдалённость тоски». Это не должно удивлять, раз «весь тварный мир – пульсирующая агония». Спящие похожи на мёртвых. Мёртвые своим молчанием честно говорят о правде жизни и смерти. Гамлеты, измученные вопросами о смысле бытия, быстро превращаются в Йориков, которым уже ничего не надо. Зомбирование небытием Юрий Мамлеев всегда изображает убедительно. |
Вроде бы не на страницах «Литературной России» рассуждать о Пелевине. Не его газета, не её писатель. Но современной словесности и самой русской жизни, чью «цветущую сложность» словесность призвана поддерживать, вряд ли поможет кастовый подход, отсекающий «чужое». Тот, кто задействован сегодня в филологическом образовании, хорошо знает: не литератор-западник атакует ныне славянофила, а ошалевший от гламура и рационализма мир стремится задавить литературу как пространство свободной мысли и отдохновения человека от рекламы, технологий и театрализованной политики. Литература в начале тысячелетия «под ударом»: «чиновник» (как собирательная фигура бездушия и фиктивного прагматизма) многое делает для того, чтобы в школах, вузах и умах молодых людей художественная словесность сохранилась лишь как плохое воспоминание. |
Кто и за что в ушедшем году получил «Русский Букер», знают многие. Елена Колядина, автор романа «Цветочный крест», вряд ли когда-нибудь слышала столько упрёков, насмешек и оскорблений в свой адрес. Она «не знает почти ничего о времени, о котором пишет» (Мартын Ганин), «делает какие-то совсем детские, невозможные ошибки» (Сергей Ходнев). «Цветочный крест» – «энциклопедия срама» (священник Алексий Мокиевский), «полубред» (Александр Хабаров), «чудовищное изделие» (Андрей Немзер), «позор Русского Букера» (Сергей Беляков). Священник Николай Толстиков «большего богохульства не встречал ещё нигде». «Премированный текст дурен», – уверена Майя Кучерская. |
Наши писатели продолжают удивлять своими откровениями о национальной жизни. Едва успела Елена Колядина (роман «Цветочный крест») сообщить о том, что Русь – это мир бранного эроса, патологической жестокости и неискоренимого язычества, Илья Стогов в романе «Русская книга» рассказал о том, что России, в которую можно и нужно верить, никогда не было. Сначала решали свои проблемы злые язычники, потом с ними соединились монголы – для удовлетворения инстинктов и поругания христианства, превращённого на нашей земле в религию жестокой власти и порабощения, ничего не знающей о распинаемой Любви. И Колядина, и Стогов солидарны в одном: как бы ни пыталась Россия казаться Третьим Римом, суждено оставаться ей оплотом садизма, низких грехов, пафосной мифологии и провинциального политеизма. Елена Колядина шалит, раскрепощается, радуется способности беззаботно болтать о похабном. Илья Стогов неулыбчив, серьёзен и концептуален. Автор «Цветочного креста» организовала – как смогла – стилизованный карнавал. В «Русской книге» – логика и системность: здесь царство мужской историософской мысли. Те, кто читает Владимира Шарова и Максима Кантора, Александра Проханова и Владимира Сорокина, знают, что современный русский роман часто стремится произнести итоговое слово о России, о тех конфликтах, которые определяют её судьбу. Литературная историософия востребована. Как и прежде, те, кто похож на славянофилов и евразийцев, борются с теми, кто напоминает западников. |
Уставшие от литературной историософии могут радоваться: наконец-то современный роман посвящён обыкновенному человеку – простому, незаметному интеллигенту, который не похож на пелевинских или мамлеевских супергероев, не погружается в рассуждения о тщетности всей национальной истории (как герой «Русской книги» Стогова), не тяготеет к юродству, за которое могут сжечь на костре (как героиня «Цветочного креста» Колядиной). Персонаж романа Олега Зайончковского «Загул» отправляется в классическое русское путешествие, билет получен смешением портвейна, пива, текилы, коньяка. У сторонников сурового реализма может появиться претензия: водки практически нет. А ведь мы хорошо знаем, что русский загул – это водочный путь, тропа мужчин, которые перешли границу, отделяющую вялотекущую обыденность от сюжетов, которые нельзя угадать заранее. Но мужского начала в романе Зайончковского практически нет, может, поэтому и водка отсутствует. Безволие управляет героем не хуже, чем сам он двигает стаканом. |
Над горами Тянь-Шаня летит в Китай самолет, который должен доставить на Всемирный математический конгресс 36-летнего Максима Покровского. Максим, лауреат крупнейшей в мире математической премии, сильно пьян. Похоже, что хронический алкоголизм героя в той стадии, когда вероятность исцеления приближается к возможности покорить Эверест без специальной подготовки. Пьяный гений, воспользовавшись сном жены, наращивает присутствие яда в себе. На китайскую землю Максим выйдет совсем плохим, «в таком виде его нельзя показывать даже Богу». Жена Нина устала. Дочь грека-аристократа выходила замуж за гения, но жить должна с тяжелым алкоголиком, которому нельзя доверить детей. Нине временами жалко Максима, но любви нет совсем. Нечто подобное испытывает к супруге и Максим. В воздухе текста веет бедой. Читатель догадывается: смертельное сочетание гениальности и алкоголизма разорвет героя; движимый научными идеями мозг будет набирать высоту до тех пор, пока тело, измученное веществом, ляжет в землю. Незадолго до финиша героя наверняка бросит жена, и декаданс судьбы уже не будет иметь преград. Иллюзорная высота, набранная Максимом вместе с равнодушным самолетом, обернется падением. Его нельзя остановить, трагическое движение вниз необратимо. Но гений, перепутавший небо с могилой, стремительно пикирующий в небытие, интересен многим. |
В поэтических произведениях, не основанных полностью на мифологической тематике и сюжетике, единицы языкового мифокода обычно играют роль вспомогательного изобразительного средства. Входя в несвойственный для себя контекст, они призваны ему подчиниться и более гибко варьировать свои значения и формы. Русская поэзия XX века позволяет наметить некоторые характерные способы и приемы ситуативного использования мифологического языка античности. |
Дидактическое начало в литературе, понятое не только как прямая сентенция, требующая соответствующих жанровых структур, но как широкая авторская интенция (намерение, задача, цель), является, по-видимому, неотъемлемой частью художественного эф¬фекта. Причины компрометации дидактики в XX веке видятся не столько в ней самой, сколько в искусственности, прямолинейности, не всегда высоком техническом уровне дидактических дискурсов. |
К дидактике лабиринта в литературах XX века. |
К вопросу о дидактике художественного текста. |
Продолжение и развитие статьи "Индивидуальное и социальное в идеологии раннего английского просвещения". К вопросу о дидактике художественного текста. |
Работа написана на основе романа Д. Дефо "Робинзон Крузо" |
Работа написана на основе романа М. Твена "Простаки за границей" |
Методические указания и программа адресуются главным образом
студентам-филологам, студентам факультетов РГФ и журналистики. Они должны
помочь изучающим вузовский курс истории зарубежной литературы глубже и полнее
освоить программный учебный материал , кроме того, выработать более
современный, по сравнению с предыдущими десятилетиями, взгляд как на
историко-литературный процесс того времени, так и на самые крупные, по-своему
эпохальные явления исторической и
литературной жизни двух столетий, оставивших чрезвычайно яркий след в истории
западной культуры. |
Опубликовано на http://www.rospisatel.ru/konferenzija/tatarinov.htm. 2011 г. |
Опубликовано на http://www.zavtra.ru/denlit/122/14.html. 2006 г. |
Опубликовано в интернет-журнале "Парус" (http://www.hrono.ru/proekty/parus/ttrncv1210.php) 2010 г. |
Опубликовано в интернет-журнале "Парус" (http://www.hrono.ru/proekty/parus/tatrnv0111.php) 2011 г. |
|
Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|