Каталог статей
В категории материалов: 39
Показано материалов: 1-20 |
Страницы: 1 2 » |
Сортировать по:
Дате ·
Названию ·
Рейтингу ·
Комментариям ·
Просмотрам
|
Над горами Тянь-Шаня летит в Китай самолет, который должен доставить на Всемирный математический конгресс 36-летнего Максима Покровского. Максим, лауреат крупнейшей в мире математической премии, сильно пьян. Похоже, что хронический алкоголизм героя в той стадии, когда вероятность исцеления приближается к возможности покорить Эверест без специальной подготовки. Пьяный гений, воспользовавшись сном жены, наращивает присутствие яда в себе. На китайскую землю Максим выйдет совсем плохим, «в таком виде его нельзя показывать даже Богу». Жена Нина устала. Дочь грека-аристократа выходила замуж за гения, но жить должна с тяжелым алкоголиком, которому нельзя доверить детей. Нине временами жалко Максима, но любви нет совсем. Нечто подобное испытывает к супруге и Максим. В воздухе текста веет бедой. Читатель догадывается: смертельное сочетание гениальности и алкоголизма разорвет героя; движимый научными идеями мозг будет набирать высоту до тех пор, пока тело, измученное веществом, ляжет в землю. Незадолго до финиша героя наверняка бросит жена, и декаданс судьбы уже не будет иметь преград. Иллюзорная высота, набранная Максимом вместе с равнодушным самолетом, обернется падением. Его нельзя остановить, трагическое движение вниз необратимо. Но гений, перепутавший небо с могилой, стремительно пикирующий в небытие, интересен многим. |
|
В статье рассматривается специфика автобиографического пространства прозаических произведений А. Аствацатурова, Р. Сенчина, С. Шаргунова и делаются выводы о состоянии влиятельной литературной стратегии, получившей название «новый реализм». |
|
Не просто отстаивать высокий статус современной художественной литературы. Но делать это необходимо. Если сегодня не будут читать Захара Прилепина, Романа Сенчина и Александра Иличевского, завтра сложно будет вернуться к Достоевскому, Толстому и Шолохову. Литературе требуется своё «сегодня», чтобы её уже состоявшаяся вечность, представленная книгами гениев, оставалась по-настоящему актуальной. |
|
Буйда Ю. Синяя кровь: роман // Знамя, 2011, № 3. Опубликовано в интернет-журнале "Парус" (http://www.hrono.ru/proekty/parus/tatar0511.php) 2011 г. |
На материале новых романов И. Макьюэна, М. Эмиса, М. Каннингема и Дж. Франзена рассматривается одна из значимых сюжетных стратегий современной западной литературы. |
|
За последние десятилетия, отделившие страну от советского коммунизма, многие привыкли к тому, что православное христианство — истинная судьба России, ее сокровенная философия, способная в исчерпывающих образах объяснить особенности русской идентичности. 500-летняя идея о мессианском пути народа, знающего, что «Москва — III Рим, и четвертому Риму уже не бывать», прочно связывает национальный исторический сюжет с сюжетом Апокалипсиса: тяжесть прошлого, немыслимые искушения и испытания, отразившиеся в революциях и войнах, оцениваются не как прихоть судьбы, не как следствие тех или иных ложных движений русской души, они — знаки неизбежных страданий, потому что высокая эсхатологическая миссия не обходится без жесточайших катастроф. Но есть и другой подход к проблеме «Россия и Апокалипсис»: считая себя стражем Божьего мира, его самым верным и посвященным защитником, русский народ не заметил, как оказался близок к той силе, с которой вроде бы всегда боролся. Антихрист — наш внутренний сюжет, он — не только в коммунизме с его антиправославным пафосом, но в вечном русском тоталитаризме, позволяющем соединить в монолитный образ верующих, молящихся в храмах, и большевиков, эти храмы уничтожающих. Это западный взгляд на Россию: Антихрист — отсутствие демократии, огромное национальное, не желающее идти евро-американским путем. И как выяснится ниже, соединение России с образами эсхатологического зла отличает не только демократическую мифологию, согласно которой любые формы цивилизованного атеизма надежнее византийского фундаментализма, сохранившего для русских мессианскую идею трудного, катастрофического взаимодействия с Западом. |
|
В монографии на основании анализа принципов формирования социума под влиянием мифопоэтического восприятия жизни описывается взаимодействие танца и окружающего мира в терминах гуманитарных наук от лингвистики до философии с привлечением естественно-математических знаний от теории языков до теории симметрии. Для широкого круга специалистов в области театроведения. |
|
Много сил тратит современный писатель на создание лихой фабулы, способной завоевать внимание и память читателя. На книжных полках гностические триллеры («Трилогия» В.Сорокина) и революционные боевики («Санькя» З.Прилепина), политические апокалипсисы (большинство романов А.Проханова) и деяния сверхчеловека в контексте восточной мудрости (весь В.Пелевин), фантасмагорические биографии политиков и философов (весь В.Шаров), катастрофы российской семьи в стиле античной трагедии («Елтышевы» Р.Сенчина) и неоимперские эпосы («Укус ангела» П.Крусанова). Причудливые, насыщенные событиями сюжеты, – с надеждой на удачную конкуренцию с эстетикой кино, телевидения, с поэтикой новостей, бьющей по нервам непридуманными драмами. |
Учебное пособие предназначено для студентов
гуманитарных факультетов /филфак, журфак, РГФ/, изучающих
лекционно-практический курс «История зарубежной литературы: Средние века и
Возрождение» и спецкурсы: «Библейская литература», «Византийская литература»,
«Евангельский сюжет в литературном развитии». |
|
Опубликовано в интернет-журнале "Парус" (http://www.hrono.ru/proekty/parus/tatrnv0111.php) 2011 г. |
|
Исследование посвящено сложным отношениям религиозной словесности и художественной литературы, судьбам библейского сюжета в текстах разных эпох. Книги Ветхого и Нового Заветов рассматриваются как единая сюжетная система, ставшая пространством порождающих смыслов для христианского мира, активно участвующая в создании новых духовных контекстов средневековья и Ренессанса (часть I). Детально анализируются художественные тексты XX века, в которых новозаветная история, сохраняя фабульную и речевую связь с библейским каноном, превращается в свободный (апокрифический) сюжет рассказа, повести или романа (часть II). Изучается религиозно-культурная концепция Апокалипсиса, восходящая к «Откровению Иоанна Богослова», но часто встречающаяся в современной литературе с образом буддийской нирваны, что приводит к переплетению эсхатологических мотивов избавления и исчезновения, спасения и уничтожения (часть III). Романы М. Булгакова («Мастер и Маргарита»), Л. Леонова («Пирамида»), поэмы Ю. Кузнецова («Путь Христа» и «Сошествие в ад») интерпретируются как объекты современной рецепции (теологической и литературоведческой), позволяющей поставить вопрос о разных традициях истолкования художественных текстов о библейских событиях (часть IV). |
|
Часто слышны слова о том, что словесность наших дней — сплошной постмодернизм: за текстами Пелевина и Сорокина, Шарова и Липскерова совсем не видно произведений, посвящённых современному человеку, который старается справиться с проблемами нового века. Не думаю, что идея тотального наступления постмодернизма в современной литературе верна... |
|
Кризис среднего возраста давно стал заметной литературной темой. Мишель Уэльбек, Фредерик Бегбедер, Милан Кундера свои художественные миры создали в пространстве этого распространённого недуга. Отечественные писатели не хотят отставать. Максим Покровский, герой романа Иличевского «Математик», попав в зависимость от алкоголизма и стремительно расширяющейся пустоты, стал мыслить о воскрешении мёртвых, решил забраться на высокую гору, вспомнил, что у него есть мать. Помогло. Максим получил шанс и сумел использовать его. |
...Что общего у двух французских писателей? Герой – интеллигент 30-40 лет, при деньгах и необходимой собственности, не женат или разведён, пребывает во внутреннем кризисе, живёт на излёте надежды. Секс – единственная настоящая привязанность к жизни. Об этой привязанности повествователю хочется говорить постоянно, говорить без страха и цензуры. На первом плане – мужское сознание, низко оценивающее окружающий мир. Но сохраняется детальное изображение предметов и особенно товаров "погибающего мира" с указанием названия производящей фирмы. Частые воспоминания о Шопенгауэре, Бодлере, Селине помогают оценить общие корни двух образов современного французского пессимизма.
|
В серьёзных статьях и необязательных разговорах приходится сталкиваться с противопоставлением Вадима Кожинова и Сергея Аверинцева как филологов и мыслителей, представляющих два конфликтных полюса русского гуманитарного сознания: Кожинов – славянофил, Аверинцев – западник, один – сторонник русского тоталитаризма и агрессивного православия, другой – европеец-экуменист с католическим уклоном, Кожинов – новый Леонтьев, Аверинцев – новый Соловьев. В том, что они – разные мыслители, в том, что у каждого свой взгляд на христианство и его судьбу в мире, – есть правда, но мы хотим сделать акцент на другом: на необходимости Вадима Кожинова и Сергея Аверинцева для современной России в целом, для отечественного гуманитарного знания в частности.
|
|
Нас интересует заочный диалог Вадима Кожинова и Юрия Селезнёва, для которых Достоевский был личностным выражением русской идеи, одним из главных создателей её художественного пространства. Будем опираться на работу Кожинова "Роман – эпос нового времени", написанную в начале 60-х годов, и на книгу Селезнёва "В мире Достоевского", законченную на рубеже 70-х – 80-х годов. И Кожинов, и Селезнёв выступают здесь как теоретики, которые твёрдо знают, что роман – не только господствующий жанр нового времени, но и совершенная форма нерационального познания жизни. Оба понимают, что романы Достоевского – нечто большее, чем литература. Они – область свободного сознания, достигающего религиозной высоты. "Его роман – это как бы и роман, а вместе с тем ещё и нечто такое, что не укладывается в понятие чисто литературного жанра", – считает Юрий Селезнёв. Литературоведческая речь становится личным исповеданием, явлением персонального "символа веры", который нельзя не заметить. |
|
Работа посвящена декадансу как художественной, психологической и религиозно-философской реальности, которая не может быть ограничена рубежом XIX-XX веков. Рассматривается становление сюжетов депрессивного сознания в философской словесности (Шопенгауэр, Ницше, Соловьев, Розанов, Мережковский), художественной прозе (Квинси, Гоголь, Гюисманс, Гамсун, Уайлд, Конрад), поэзии (Пушкин, Лермонтов, Бодлер, Юрий Кузнецов), драматургии (Уайлд, Метерлинк, Стриндберг, Ибсен, Гауптман, Верхарн), рок-текстах (братья Самойловы).
Адресуется преподавателям/студентам гуманитарных факультетов и всем, кто считает декаданс значимой проблемой культуры или видит в нем сложное пространство собственной судьбы. 2010 г. |
|
Редко появляются в современной литературе герои, способные не только отразить средний уровень времени, но и подняться над ним, стать символом преодоления предсказуемого потребительства, которое есть в каждой эпохе. Главный герой романа Захара Прилепина «Санькя» — в ряду немногих борцов с несвятым смирением. Ценность Саши Тишина — не в экстремизме или идеологизме, а в простом сознании, уверенно отрицающем мир наживы, лживой риторики и едва заметного предательства. Роман Прилепина — вызов, потому что предлагает целостный путь отрицания и утверждения, форму реакции на современный мир, образ и стиль действия. Стоит внимательно отнестись к художественным текстам, когда они посвящены способам выживания на русской земле, поискам ответа на вопрос: как сосуществовать нашему человеку с системой, которая не отличается тягой к нормальности и справедливости, навязывает «правила игры», не всегда совместимые с представлениями о смысле. |
|
Научным объектом исследования стали литературные произведения, в которых новозаветная история, подчиняясь законам художественного повествования, предстает сюжетом рассказа, повести или романа. |
Статья напечатана в газете "Литературная Россия", №40 от 5 октября 2012 года. Ссылка на источник: http://www.litrossia.ru/2012/40/07446.htmlВ современных русских романах лёд – самое востребованное вещество: холодный, свободный от любви герой, снижая градус эмоций, решает проблемы, которые поставляет ему эгоцентризм. Такова ситуация в прозе Иличевского и Елизарова, Липскерова и Лимонова, Сорокина и Пелевина, Пепперштейна и Сенчина. Невротическое отрицание нравственного света, повседневного добра и сердечного участия в делах мира многих отвращает от литературы нашего века. |
|
| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|