Текст воспроизводится по изданию: Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М.-СПб.: Университетская книга, 2000. С. 380-411.

Доклад, прочитанный во Фрайбургском академическом обществе 29 ноября 1878 г.

В книге рассказывается о «трагичнейшем из поэтов», как отзывался о нем Аристотель, замечательном древнегреческом драматурге Еврипиде. Острота постановки важнейших философских и нравственных проблем во всемирно известных «Медее», «Троянках», «Финикиянках» и других произведениях укрепила за Еврипидом репутацию «философа сцены».

Текст предоставлен порталом "Журнальный Зал" архив журнала "Иностранная
литература" и воспроизводится по изданию: "Иностранная литература" 2000, №7.

В пособии, предназначенном в первую очередь для магистратуры и аспирантуры, воссоздается панорама развития зарубежной литературы как важнейшей части культуры завершившегося тысячелетия. Самые важные для изучения курса теоретические проблемы освещаются в рамках утвердившейся в науке периодизации - Средние века, Возрождение, XVII в., XVIII в., XIX в., XX в. Опираясь на бесспорное, на факты и сформулированные наукой характеристики литературного процесса, пособие ставит перед студентами вопросы спорные, дискуссионные, что приобщает к активному и осознанному освоению материала. Обсуждение дискуссионных вопросов дает возможность знакомства с современным состоянием отечественной и зарубежной науки.
Для студентов, аспирантов и преподавателей вузов, преподавателей школ и колледжей, интересующихся историей литературы.

Текст воспроизводится по изданию: Проблема
"нового человека" в "Потерянном Рае" Джона Мильтона//
Барокко и классицизм в истории мировой культуры: Материалы международной
научной конференции. — СПб.: Санкт-Петербургское философское
общество, 2001. Текст заново отредактирован для web-публикации.

Имя Умберто Эко - одно из самых популярных в современной культуре Западной Европы.
Семиотик, эстетик, историк средневековой литературы, критик и эссеист,
профессор Болонского университета и почетный доктор многих университетов Европы
и Америки, автор десятков книг, число которых он ежегодно увеличивает со
скоростью, поражающей воображение, Умберто Эко - один из самых бурлящих
кратеров вулкана современной интеллектуальной жизни Италии. То, что он в 1980
году круто переменил русло и вместо привычного облика академического ученого,
эрудита и критика явился перед публикой как автор сенсационного романа, сразу
получившего международную известность, увенчанного литературными премиями и послужившего основой также сенсационной экранизации, показалось ряду критиков неожиданным.
Говорили о появлении "нового Эко". Однако если пристально вчитаться в
текст романа, то станет очевидной органическая связь между ним и научными
интересами его автора. Более того, сделается очевидным, что роман реализует те
же концепции, которые питают научную мысль автора, что он представляет собой
перевод семиотических и культурологических идей Умберто Эко на язык
художественного текста. Это дает основание по-разному читать "Имя
розы".

Текст предоставлен порталом "Журнальный Зал" (архив журнала "Иностранная
литература") и воспроизводится по изданию: "Иностранная литература" 2003, №9.

Текст предоставлен порталом "Журнальный Зал" (архив журнала "Иностранная литература") и воспроизводится по изданию: "Иностранная литература" 1997, №11.

Текст предоставлен порталом "Журнальный Зал" (архив журнала "Иностранная литература") и воспроизводится по изданию: "Иностранная литература" 1997, №11.

Поначалу «Антихрист» был задуман как первая книга «Переоценки всех ценностей» и писался почти параллельно с «Сумерками идолов» (предисловие к этим последним помечено датой завершения новой рукописи — 30 сентября 1888 г.) Со временем план изменился, и уже 20 ноября Ницше сообщает Г. Брандесу о лежащей перед ним законченной «Переоценке всех ценностей». Аналогичное сообщение приведено в письме к П. Дёйссену от 26 ноября: «Моя Переоценка всех ценностей с основным заглавием «Антихрист» готова».
Первое издание «Антихриста» имело место в 1895 г. и содержало ряд неточностей и пропусков, которые впоследствии частично восполнялись вплоть до окончательной аутентичной редакции Шлехты в 1956 г.
Произведение публикуется по изданию: Фридрих Ницше, сочинения в 2-х томах, том 2, издательство «Мысль», Москва 1990. Перевод — В. А. Флёровой.

Чтобы отдалить от себя все возможные сомнения, волнения и недоразумения, к которым, при своеобразном характере нашей эстетической общественности, могут подать повод сопоставленные в этом сочинении мысли, и чтобы иметь возможность написать и эти вводные слова с тем же созерцательным блаженством, отпечаток которого, как окаменелость счастливых и возвышенных часов, лежит на каждой странице, — я вызываю перед взором моим тот миг, когда Вы, мой глубокоуважаемый друг, получите эту книгу: я вижу, как Вы, быть может после вечерней прогулки по зимнему снегу, разглядываете раскованного Прометея на заглавном листе, читаете моё имя и сразу же проникаетесь убеждением, что, каково бы ни было содержание этого сочинения, — автор его несомненно имеет сказать что-либо серьёзное и внушительное, равным образом что он при всём, что он измыслил здесь, видел Вас перед собою и обращался к Вам, а следовательно, мог написать лишь нечто соответствующее Вашему присутствию. При этом Вы припомните, что я в то же время, когда создавалось Ваше чудное юбилейное сочинение о Бетховене, т. е. среди ужасов и величия только что разгоревшейся войны, — готовился к этим мыслям. Но в ошибку впали бы те, которые усмотрели бы в этом совпадении наличность противоречия между патриотическим возбуждением и эстетическим сибаритством, между мужественной серьёзностью и весёлой игрой; напротив, при действительном прочтении этой книги им станет до изумительности ясным, с какой строго немецкой проблемой мы здесь имеем дело, поставленной нами как раз в средоточие немецких надежд, как точка апогея и поворота. Но, быть может, этим самым лицам покажется вообще неприличным столь серьёзное отношение к эстетической проблеме, раз они не в состоянии видеть в искусстве чего-либо большего, чем весёлой побочности, или, пожалуй, звона бубенчиков, сопровождающего «серьёзность существования», но, в сущности, излишнего; словно никто не знает, что уже само противопоставление искусства «серьёзности существования» — грубое недоразумение. Этим серьёзным я позволю себе сказать, что моё убеждение и взгляд на искусство, как на высшую задачу и собственно метафизическую деятельность в этой жизни, согласны с воззрением того мужа, которому я, как передовому великому бойцу на этом пути, посвящаю эту книгу.

Базель, конец 1871 года 

Способен ли язык вместить смерть? Как пишет В. Янкелевич, "…предельная мутация, которая зовется смертью, не вписывается в языковые рамки” [25 : 221]. Язык пасует перед предельностью необратимости, перед всеприсутствием и в то же время ужасающей неявленностью смерти. Смерть владеет языком, овладевает им, и он становится еще одной жертвой тотальной аннигиляции, мортального карнавала; он уже не способен выполнять главные свои функции: описывать, представлять, определять…
Но язык может НАЗВАТЬ – смерть.

Текст предоставлен порталом "Журнальный Зал" (архив журнала "Иностранная
литература") и воспроизводится по изданию: "Иностранная литература" 1999, №9.

Я не утверждаю, что умею рассказывать так, как нужно. Я только утверждаю, что знаю, как нужно рассказывать, потому что в течение многих лет мне почти ежедневно приходилось бывать в обществе самых умелых рассказчиков.
Рассказы бывают различных видов, но из них только один по-настоящему труден – юмористический рассказ. О нем главным образом я и буду говорить. Юмористический рассказ – это жанр американский, так же как комический рассказ – английский, а анекдот – французский. Эффект, производимый юмористическим рассказом, зависит от того, как он рассказывается, тогда как воздействие комического рассказа и анекдота зависит от того, что в нем рассказано.

Первое издание трагедии Шекспира "Гамлет" и первая часть сервантесовского "Дон-Кихота" явились в один и тот же год, в самом начале XVII столетия.
Эта случайность нам показалась знаменательною; сближение двух названных нами произведений навело нас на целый ряд мыслей. Мы просим позволения поделиться с вами этими мыслями и заранее рассчитываем на вашу снисходительность. "Кто хочет понять поэта, должен вступить в его область", - сказал Гете; - прозаик лишен всяких прав на подобное требование; но он может надеяться, что его читатели - или слушатели - захотят сопутствовать ему в его странствованиях, в его изысканиях.

В любом труде о Э. Монтале (1896-1981) рассматриваются его глубокие связи не
только с итальянской традицией, но и чуткое, органичное восприятие иноязычной
поэзии. Томас Стернс Элиот (1888-1965) – современник Монтале всегда упоминается
в ряду важнейших художественных ориентиров итальянского поэта. Несмотря на то,
что с англоязычной поэзией Монтале познакомился позже, чем с французской, тем
не менее, целый ряд принципов поэтики определяет глубинное родство двух
писателей. Монтале ценил поэзию Элиота и, несомненно, ощущал общность их
мировидения. Для Элиота же, как для поэта, прославившегося раньше Монтале,
главным ориентиром были классики прошлого, в том числе и итальянские. Например,
огромное значение имело для поэзии Элиота обращение к Данте. Поэтому мы не
можем говорить о "равноправных” отношениях двух поэтов. Но вероятно, Элиот знал
Монтале как переводчика его стихов на итальянский язык: A song for Simeon
"Solaria” 1929, La figlia che piange "Circoli” 1933, Animula "L’Immagine” 1947
и как автора статей о его творчестве: Eliot e noi "L’Immagine” 1947, Invito a
T.S. Eliot "Lo Smeraldo” 1950 и др.

Логос. Философско-литературный журнал. Вып. 1. М., 1991, с. 37-47.

Перевод доклада, прочитанного 8 мая 1953 года в Бремене, выполнен по изданию: Wer ist Nietzsches Zarathustra?// Vortrage und Aufsitze. Teil I. Pfullmgen: Neske, 1967. S. 93-118. Перевод c немецкого и примечания И. В. Жук. Приводится по изданию: Топос. М., 2000. №1. С.50-65.

Текст предоставлен порталом "Журнальный Зал" (архив журнала "Иностранная литература") и воспроизводится по изданию: "Иностранная литература" 2000, №7.

Главная работа Шопенгауэра - Мир как воля и представление. Цель сочинения - писал автор в предисловии - состоит в том, чтобы найти "одну-единственную мысль", которая бы выразила истину.