Философия и наука ХХ века характеризуются созданием
особой модели нелинейного и непостижимого мира, главной чертой которого
становится множественность, релятивизм и недоверие
к позитивистскому знанию. Эти черты ярко выражены в литературе постмодерна, где
главным принципом построения текста становится смысловая неопределенность
(Ж.Деррида). В соответствии с этим меняется суть отношений автора и читателя – они включаются в игру в погоне за
ускользающей истиной текста, которая теряет свой статус Абсолюта, превращаясь в
результат языковой игры.
Одной из ее главных составляющих
становится обращение к интертекстуальным связям и цитатам. Интертекстуальность подразумевает
включение в текст фрагментов из других текстов, в результате чего современное
произведение начинает соотноситься с заимствованными источниками, вписываясь в
общий гипертекст культуры. При этом «цитата» превращается в открытое
образование, допускающее ироническую деконструкцию («Оля подняла глаза, слабо
улыбнулась и произнесла: - Возьми ладонь с моей груди. Мы провода под током.
Друг к другу нас, того гляди, вдруг бросит ненароком… - Это у нее хахаль
электромонтажником работает, - вздохнув, пояснила Настя» [3, 184]) и
перекодировку в соответствии с реалиями текста. Так, в рассказе Пелевина «Вести
из Непала» начало надписи над входом в дантовский ад помещается на советский
производственный плакат («Всяк входящий в производственные помещения! Не забудь
снять спецодежду» [3, 172])- за счет этого происходит совмещение ада и
советской действительности, идеологически его исключающей. В другом рассказе,
«Хрустальный мир», слова Пушкина обращены к двойнику Ленина, разрушающему
дореволюционный мир с его культурными ценностями: « - Мадам, успокаиваясь и
пряча шашку, заговорил Николай, … - Сядьте
у камина, перечтите что-нибудь легкое, выпейте, наконец, вина» [3, 156], а
ситуация грозящей гибели мира, нависшей над ним опасности, передается при
помощи еще одной пушкинской цитаты «Х-х-х-а! За ним повсюду всадник медный! – закричал он и с тяжело-звонким
грохотом унесся вдаль по пустой и темной Шпалерной» [3, 147]. Пушкинские цитаты
постоянно присутствуют в сознании героев и проступают в тексте как знак
дореволюционной культуры, даже в стилевом отношении противостоящей
революционном миру. Цитаты из классиков становятся комментарием к современной
ситуации – утомленность, исчерпанность любви в ХХ веке передается при описании
внешность героини Любочки (Пелевин, «Вести из Непала») через платоновский
дискурс. В тексте также могут присутствовать не прямые цитаты, а их «оболочки», внешние
стилевые коды, отсылающие, например, к классической русской литературе XIX века
(«Поздние росы. Солнце. Воздух строг» [1, 12] - В.Ерофеев, рассказ «Еще»; тургеневский хронотоп в тексте Сорокина
«Открытие сезона»). Таким
образом, за счет введения в ткань повествования фрагментов чужих текстов, с
одной стороны, разрушается единство авторского стиля, он становится открытым
для проникновения «чужих» элементов. С другой стороны, сами используемые
фрагменты теряют жесткость традиционного значения, попадая в поле интерпретации
современного текста, и благодаря их
перекодировке производят эффект обманутого ожидания, способствуя расшатыванию
культурных стереотипов в сознании читателя.
Вместе с тем в рассказах с
мортальным сюжетом, где ключевой является ситуация смерти, интертекстуальность
приобретает и несколько другую функцию – это уже не просто репрезентирование
классических культурных кодов, а создание архетипического гипертекстового фона
разворачивания данного сюжета. В связи с этим используемые интертекстуальные
аллюзии и реминисценции оказываются в той или иной степени наделенными
семантикой смерти; в этом плане характерным становится использование в постмодернистских текстах
имен представителей философии кризиса: Ницше, Шопенгауэра, Шпенглера, Хаксли и
др., которые отсылают к положениям о «смерти Бога», кризисе и гибели
европейской цивилизации и всего мира. Интересно и обращение к античным аллюзиям.
Так, в рассказе Павича «Сводный брат» в качестве подобного интертекстуального
знака выступает гранат, выстраивающий мифологический план
повествования: тетка предлагает гранат племяннику, как и Аид – Персефоне в
залог ее возвращения. В текстах Борхеса античные реминисценции часто
представляют в предельно концентрированном виде суть сюжета: к примеру, в
«Саде, где ветвятся дорожки» герой упоминает о последней монете, которую отдает
детям («Я бросил им монету (последнюю), спустился по каменной лестнице и
оказался на пустынной дороге» [2, 181]), что имплицитно воспроизводит
мифологическую ситуацию: умерший отдает монету перевозчику Харону, отвозящему
его в загробный мир. Использование данной аллюзии на уровне подтекста, с одной
стороны, закрепляет на знаковом уровне состояние героя, осознание себя как уже
мертвого, а с другой – превращает сад Ольбера, куда вступает герой, в
пространство смерти, как это и
действительно окажется в ходе развития сюжета: Ю Цун приговорен к повешению за
убийство Ольбера. Другой рассказ Борхеса, «Бессмертный», строится на
интертекстуальном соединении двух античных поэм - «Илиады» и «Одиссеи»; герой
рассказа благодаря цитациям из Гомера отождествляется одновременно и с Ахиллом,
и с Одиссеем, в результате чего структурный мотив современного текста
«поиск-обретение» смерти вводится в мифологическое античное пространство,
избежавшее забвения.
В целом, использование
ключевых имен, интертекстуальных связей, цитат деталей в постмодернистских
рассказах с мортальным сюжетом является не только следствием эстетики игровой
нонселекции, но и образует архетипический культурный код повествования, обеспечивающий косвенное
присутствие «классических» моделей восприятия смерти. С другой стороны,
присутствие интертекстуальных связей вводит конкретный рассказ в ризоматическое
вневременное пространство гипертекста культуры, обеспечивая ему бессмертие. С этой точки зрения
интертекстуальность становится своеобразным художественным способом спасения
текста от небытия, специфическим постмодернистским видом бессмертия.
Список использованной литературы
1. Ерофеев В. Пупок: Рассказы
красного червяка. – М., 2002.
2. Мистические рассказы / Сост. М.И.
Былинкина. – М.; Харьков, 2002.
3. Пелевин В. Желтая стрела. –
М., 1999.
4. Современное зарубежное
литературоведение (Страны Западной Европы и США). Концепции. Школы. Термины:
Энциклопедический справочник. – М., 1999
|